БАКУ /TurkicWorld/ - Каковы структурные параметры, определяющие трансформацию треугольника «Анкара – новые власти Дамаска – СДС», и в какой мере процесс «Турция без террора» способен стать форматом системной деэскалации, учитывая институциональные интересы Турции, позиционирование СДС, вовлеченность США и формирующиеся региональные альянсы?
Геополитический контекст: смена парадигм и институциональная логика конфликта
Год с момента формирования новых сирийских властей ознаменовал переход к иной модели управления на востоке и северо-востоке страны, где СДС сохраняют контроль над критически важной зоной, включающей водные ресурсы, нефтяную инфраструктуру и логистические узлы. По данным ООН, через северо-восточный коридор в 2023–2024 годах проходило до 42% всех гуманитарных поставок в Сирию, что создает институциональную значимость СДС как административного оператора.TurkicWorld со ссылкой на BakuNetwork
Анкара, в свою очередь, трактует пространство от Айн-эль-Араба до Камышлы как критическую дугу национальной безопасности. Согласно данным турецкого Минобороны, в 2022–2024 годах до 78% трансграничных угроз исходили с территорий, находящихся под влиянием структур, связанных с РПК. Турция исходит из нормативной конструкции, вытекающей из статьи 51 Устава ООН, трактующей право на самооборону как применимое в случае угрозы со стороны негосударственных вооруженных групп, действующих с иностранной территории.
Процесс «Турция без террора» стал институциональной попыткой перевести конфликтную систему в управляемый режим: интеграция СДС в сирийскую армию, демобилизация подразделений, унификация командования и совместная координация внутренних сил безопасности. Базовый документ от 10 марта, одобренный Дамаском, предполагал полный отказ СДС от автономных вооруженных структур. Проблема заключается в том, что СДС трактуют соглашение как объект межправительственного диалога, не предполагающего обязательств для негосударственных акторов.
Именно в этой точке возникает фундаментальное расхождение: Турция интерпретирует СДС как продолжение РПК, СДС — как автономную политическую структуру, а США — как партнера по борьбе против «Исламского государства». В результате формируется институциональная триада противоречий, не разрешимая в текущем виде без внешнего модератора.
Сигналы эскалации: стратегические, дипломатические и военные индикаторы
С 6 по 8 декабря Турция последовательно направила три сигнала, свидетельствующие о переходе от политико-дипломатической фазы к режиму принуждения.
Первый сигнал был озвучен министром иностранных дел Турции Хаканом Фиданом в Дохе. Его заявление о том, что СДС не намерены выполнять договоренности с Дамаском, стало индикатором фрустрации Анкары в отношении нынешнего режима коммуникаций. Отдельную важность представляла ремарка Фидана о «локальных договоренностях», позволяющих предположить наличие внутрикурдского проекта, при котором СДС могут рассчитывать на частичное сохранение функций безопасности в курдских администрациях.
Второй сигнал последовал после визита начальника Генштаба Турции генерала Сельджука Байрактароглу в Дамаск. По данным дипломатических источников, обсуждались механизмы оперативного взаимодействия, включая Центр совместных операций. Сам факт инспекции подразделений сирийской армии турецкими генералами демонстрирует растущую институциональную синхронизацию между Анкарой и Дамаском — ситуацию еще недавно трудно было представить. Для Турции переход к модели прямой координации с сирийскими властями означает усиление легитимности возможной военной операции.
Третий сигнал прозвучал от главного юридического советника президента Турции Мехмета Учума. Его заявление о невозможности достижения политических целей методами, имеющими террористическую природу, содержало юридико-доктринальный акцент. Оно фактически фиксировало готовность Анкары опираться на собственную интерпретацию международного права в случае срыва процесса «Турция без террора».
Эти три индикатора укладываются в сценарий, характерный для турецкой стратегии последних лет: сначала публичная артикуляция угрозы, затем сигнал через военные каналы, далее — юридическое оформление рамки возможных действий.
Позиция СДС: отрывный политический субъект или элемент сирийской институциональной архитектуры
Выступление Ильхам Ахмед на конференции DEM в Стамбуле подтвердило, что СДС не считают себя участником процесса «Турция без террора». Попытка представить ситуацию как исключительно сирийскую внутриполитическую проблему означает стремление СДС избежать формата, где обязательства фиксируются между государствами.
Мазлум Абди, в интервью Jerusalem Post, сделал концептуально важное заявление: СДС готовы взаимодействовать с правительством аш-Шараа, но при условии сохранения собственной структуры. Это встраивает СДС в модель «асимметричной интеграции», наблюдавшейся ранее в Ираке в процессе эрбильско-багдадских переговоров.
Важным является и фактор Израиля, выстраивающего прямые контакты с СДС. По данным институтов ближневосточной безопасности, Иерусалим рассматривает СДС как контрбаланс влиянию Ирана и как потенциальный источник оперативной информации. Возникает новая структурная конфигурация, в которой Анкара и Израиль — оба союзники США — формируют конкурирующие векторы взаимодействия с одними и теми же сирийскими акторами. Это повышает уровень стратегической неопределенности и усложняет запуск какого-либо стабильного урегулирования.
Институциональный кризис доверия: пересечение прежних переговорных треков и лимит политических циклов
Опыт трех предыдущих попыток диалога — Осло 2009 года, переговоров 2012–2015 годов и раннего этапа 2023–2024 годов — показывает, что каждая фаза завершалась из-за асимметрии ожиданий. Турция требовала демонополизации вооруженного контроля СДС. СДС стремились институционализировать собственное самоуправление. США поддерживали СДС, но не предоставляли им политическую легитимность. Дамаск видел в СДС конкурирующий центр влияния, но не располагал механизмами принуждения.
Таким образом, структура конфликта в Сирии напоминает многоуровневую игру с несовместимыми рамками: каждая сторона признает легитимной только свою интерпретацию исходного статуса актора. Для Анкары СДС — вооруженный филиал РПК. Для Вашингтона — партнер в контртеррористических операциях. Для Дамаска — временная аномалия административного устройства. Для Израиля — потенциальный стабилизирующий инструмент.
К концу 2025 года, по условиям турецкого ультиматума, СДС должны быть интегрированы в сирийскую армию. Невыполнение этих условий приведет к переходу в военную фазу, что будет иметь стратегические последствия для всей архитектуры ближневосточной безопасности.
Стратегическая роль США: структурные ограничения и системные противоречия
Положение США в сложившейся конфигурации определяется доктриной ограниченного вовлечения, сформировавшейся в ходе операций против «Исламского государства». По оценкам Пентагона, на 2024 год в северо-восточной Сирии оставались около 900 американских военнослужащих. Их мандат предусматривает поддержку партнерских групп в антитеррористических операциях и контроль за перемещением удерживаемых боевиков, однако не включает участие в межрегиональных или этнополитических конфликтах.
Вашингтон сталкивается с институциональной дилеммой: поддерживая СДС как контртеррористического партнера, он одновременно стремится стабилизировать отношения с Анкарой — ключевым союзником по НАТО. В официальном отчете Государственного департамента за 2024 год подчеркивается, что США «признают обеспокоенность Турции» и выступают за «политический диалог при полном уважении территориальной целостности Сирии». Однако эти формулировки не содержат механизмов урегулирования структурного конфликта между Турцией и СДС.
Согласно данным SIPRI, с 2021 по 2024 годы Турция оставалась одной из стран с самым высоким уровнем военной активности за пределами собственных границ среди членов НАТО, что создает для США необходимость балансировать между стратегической автономией Анкары и интересами Вашингтона в Восточном Средиземноморье. При этом смена политической конъюнктуры в США не изменила базового подхода: Вашингтон не готов отказываться от партнерства с СДС, но и не намерен предоставлять им политический мандат, который мог бы трансформировать их в субъект международных переговоров.
Таким образом, США оказываются не архитектором урегулирования, а фактором, увеличивающим инерцию статус-кво. В условиях, когда Турция приближается к предельному сроку интеграции СДС в сирийскую армию, американская позиция начинает играть роль внешнего ограничителя, но не стабилизатора.
Многоуровневая логика Дамаска: между внутренней консолидацией и региональными ожиданиями
Новые власти Дамаска стремятся восстановить монополию на безопасность и территориальную целостность страны. Согласно оценкам OCHA, в 2024 году сирийское государство контролировало около 68% населения и примерно 61% территории, но при этом не имело прямого доступа к северо-восточным ресурсным районам.
Подписание соглашения 10 марта, согласно которому СДС должны быть интегрированы в вооруженные силы, — попытка вернуть административное управление без масштабных военных операций, которые в условиях экономического кризиса были бы чрезмерно затратны. Инфляция в Сирии, по данным Всемирного банка, в конце 2024 года превышала 120%, а государственный бюджет оказался привязан к международной гуманитарной помощи.
Для Дамаска обращение к Анкаре за поддержкой безопасности — потенциально приемлемый путь. Новый политический контекст после ухода прежнего режима создает возможность опираться на Турцию как на внешний фактор стабилизации. Модель сотрудничества может напоминать систему турецко-иракской координации 2023–2024 годов, когда операции против вооруженных группировок проводились в синхронизации с интересами национальной безопасности обоих государств.
Однако в сирийском случае существует двойное ограничение:
любая формализация сотрудничества с Турцией должна учитывать фактическое присутствие США;
СДС сохраняют де-факто контроль над территориями, которые Дамаск не готов признать автономными.
В результате создается архитектура «управляемого противоречия»: стороны признают необходимость диалога, но не имеют совместимых критериев политической интеграции СДС.
Позиции Израиля: стратегия внешнего периметра и противодействие ирано-сирийской консолидации
Фактор Израиля приобретает системное значение. По данным аналитических центров Ближнего Востока, начиная с 2022 года Иерусалим выстраивает прямые контакты с СДС, рассматривая их как элемент сдерживания Корпуса стражей исламской революции и проиранских группировок.
Военные оценки IDF подчеркивают, что северо-восточная Сирия является одним из немногих регионов, где возможно формирование неиранского буфера. С точки зрения Израиля, укрепление СДС снижает угрозу появления транзитных коридоров, обеспечивающих логистику для проиранских формирований.
Однако такая позиция вступает в противоречие с интересами Турции, стремящейся исключить любые внешние каналы поддержки СДС. Парадокс состоит в том, что Анкара и Иерусалим, оба будучи партнерами США, демонстрируют прямую конкуренцию на территории третьей страны.
Это создает дополнительные риски для региональной безопасности. В случае потенциальной операции Турции Израиль может столкнуться с необходимостью выбора между сохранением канала взаимодействия с СДС и поддержанием стабильных отношений с Анкарой, которые имеют важное значение в энергетической сфере, включая Восточно-Средиземноморский газовый коридор.
Таким образом, вовлеченность Израиля усложняет институциональную структуру конфликта, добавляя элемент стратегической многоходовости, не поддающийся упрощенной модели урегулирования.
Сценарный анализ: возможные модели развития конфликта до конца 2025 года
Сценарное моделирование на основе подходов RAND и CSIS позволяет выделить три базовых сценария, каждый из которых обладает различной степенью вероятности и стратегическими последствиями.
1. Управляемая интеграция СДС в сирийскую армию (низкая вероятность)
Предполагает выполнение соглашения 10 марта, постепенную демобилизацию подразделений, передачу контроля над инфраструктурой Дамаску и создание совместных подразделений безопасности. Для реализации требуется:
— согласие США на вывод части подразделений,
— прекращение внешней поддержки СДС со стороны Израиля,
— политические гарантии Турции относительно разоружения структур РПК.
Отсутствие этих условий делает сценарий малореалистичным.
2. Ограниченная турецкая операция с формальным запросом Дамаска (средняя вероятность)
Данный сценарий предполагает обращение правительства аш-Шараа к Анкаре за содействием в обеспечении территориальной целостности. Такой шаг создал бы юридическую основу для операции и позволил бы Турции минимизировать международное давление.
Потенциальный формат операции напоминал бы модель 2017–2018 годов в Идлибе, но с более высокой степенью координации между Турцией и сирийской армией.
3. Полномасштабная военная фаза с перераспределением контроля в северо-восточной Сирии (высокая вероятность в случае срыва процесса)
Если СДС не согласятся на интеграцию до конца 2025 года, Анкара, вероятно, реализует военный сценарий. При этом США могут ограничиться дипломатическими заявлениями, но не вмешательством.
Этот сценарий приведет к значительным изменениям в балансе сил, включая:
— пересмотр границ контроля СДС,
— усиление роли Дамаска как административного центра,
— сокращение внешнего влияния Израиля на регион,
— изменение маршрутов гуманитарной и энергетической логистики.
Стратегические последствия: национальная безопасность Турции, региональная архитектура и международные риски
Системная оценка показывает, что конфигурация «Анкара – Дамаск – СДС» становится одним из ключевых узлов ближневосточной безопасности. Она пересекает интересы НАТО, США, Израиля, Ирана, Ирака и арабских государств; затрагивает энергетические маршруты, гуманитарные цепочки, контроль над водными ресурсами Евфрата и границы вторичных региональных конфликтов.
Для Турции центральным вопросом остается демонтаж паравоенных структур, связанных с РПК. Согласно докладам Министерства внутренних дел Турции, за период 2020–2024 годов количество трансграничных атак, исходящих из сирийского направления, выросло на 24%. Анкара рассматривает ситуацию как нарушение стабильности на южном фланге НАТО, тем самым вводя вопрос в международно-правовую плоскость.
Ограниченный формат операции создаст условия для частичной нейтрализации угрозы и укрепления сотрудничества с Дамаском. Но стратегически Турция стремится к институционализации модели безопасности, при которой любые вооруженные структуры северо-востока подчиняются государственным механизмам Сирии и не функционируют автономно. Такая архитектура позволяет Турции избегать долгосрочного военного присутствия, сохраняя влияние через координационные механизмы и политические соглашения.
Для Дамаска последствия также будут значительными. В случае совместных действий с Турцией новые власти смогут продемонстрировать способность контролировать ситуацию, укрепить легитимность и вернуть административные рычаги управления. Это позволит им повысить позиции на международных платформах, а также снизить зависимость от отдельных внешних акторов.
США, в свою очередь, столкнутся с ограничением пространства маневра. В условиях, когда американский контингент действует в режиме контртеррористических операций, любая значимая трансформация структуры СДС может потребовать пересмотра стратегической роли США в регионе. Для Вашингтона усиление Дамаска и Анкары — союзников в разных конфигурациях — окажется предпочтительнее риска формирования паравоенной структуры, которую невозможно встроить в региональную архитектуру.
Для Израиля вероятная турецкая операция станет вызовом: она ограничит возможности Иерусалима по взаимодействию с СДС. В долгосрочной перспективе Израиль может адаптироваться к новой реальности, переориентировав свою политику с северо-востока Сирии на Ирак и Иорданию.
Для СДС стратегические последствия будут наиболее чувствительными. При сохранении текущего курса структуры столкнутся с дефицитом ресурсов, потерей внешнего влияния и вероятным сжатием зоны контроля. Альтернативой станет пересмотр своей политической модели в сторону интеграции в сирийскую государственную архитектуру — даже если такой шаг означает отказ от автономных командных структур.
Долгосрочные институциональные эффекты и возможное формирование новой региональной нормы
В случае успешной реализации частично координированной модели Турции и Дамаска может возникнуть новая региональная норма — модель трансграничного сотрудничества государств в борьбе с негосударственными вооруженными группами. Ранее подобные прецеденты наблюдались в взаимодействии Турции и Ирака в 2023–2024 годах.
Такая норма может стать опорной для обновленной архитектуры безопасности Ближнего Востока. В долгосрочной перспективе она позволит:
— ликвидировать серые зоны управления,
— снизить риски межгосударственного конфликта,
— восстановить гуманитарные маршруты,
— обеспечить более стабильную цепочку энергетических потоков.
Однако любые соглашения будут зависеть от способности сторон обеспечить устойчивую систему гарантий. В отличие от прецедентов в Ираке, сирийская ситуация более многослойна: присутствие США, интересы Израиля, экономическая уязвимость Сирии и политическая фрагментация СДС ограничивают пространство для институциональной стабильности.
Заключение: значение для международной системы и контуры будущего
Процесс «Турция без террора» является попыткой создать новую формулу урегулирования, сочетающую государственное суверенное управление, региональную координацию и перераспределение силовых структур. В значительной мере это эксперимент по переходу от устаревшей модели сирийского конфликта к системе, где региональные державы берут на себя ведущую роль в обеспечении безопасности.
Вне зависимости от того, будет ли операция осуществлена, текущее окно возможностей является, по оценкам аналитических структур, последним политическим циклом, допускающим гибридное урегулирование. Если процесс завершится провалом, регион столкнется с риском долгосрочной фрагментации северо-востока Сирии.
Турция, Дамаск и международные акторы должны адаптировать политические подходы к новой структуре реальности, учитывая трансформацию акторов, изменение баланса сил и ограниченность ресурсов. Наиболее вероятный сценарий — ограниченная координированная операция Турции при формальном запросе со стороны Сирии и дальнейшая институциональная интеграция контролируемых СДС территорий в государственную систему.
